Как в кино

Канны – это Грааль европейского кино: считается, что именно там зачастую раскрывают больших режиссеров. В частности – Квентина Тарантино и Стивена Содерберга. Более современный и «близкий к телу» пример – ученик Александра Сокурова Кантемир Балагов, автор «Тесноты» и «Дылды», получившей там, кстати, награду за лучшую режиссуру в секции «Особый взгляд». Долгое время у нас в стране предметом особой гордости был тот факт, что «Золотую пальмовую ветвь» выиграл в 1958 году смелый фильм Михаила Калатозова «Летят журавли». Это смирило с картиной даже негодующего Хрущева, который назвал главную героиню Веронику (Татьяна Самойлова) «шлюхой» – за то, что не дождалась парня с войны.

Фестиваль состоит из нескольких секций: основной конкурс, вне конкурса (например, «Рокетмен» в прошлом году), Un Certain Regard («Особый взгляд», фильмы, которые вряд ли выйдут в широкий прокат, но тем не менее заслуживают внимания), программа студенческих фильмов Cinéfondation и спецпоказы. Параллельно с фестивалем с 1959 года проходит Каннский кинорынок, где заключаются сделки, определяющие репертуар кинотеатров на грядущий год, так что Канны – во всех смыслах программный фестиваль. В этом году его планировали провести до последнего, однако COVID-19 внес свои коррективы. Ностальгия по Лазурному берегу настигла нас, и мы решили вспомнить самые яркие моменты фестиваля. В общем, – скандалы, интриги, награждения.

Католическая церковь хватается за сердце

La Dolce Vita, 1960 год, Федерико Феллини

«Сладкая жизнь», впервые показанный в Каннах, – безобидный по нынешним меркам фильм-памфлет с Марчелло Мастрояни в главной роли. Успешный писатель и журналист Марчелло Рубини (Мастрояни) вращается в светском обществе Италии 1950-х. Он пресыщен радостями богемной жизни и мнимым изобилием: «непостоянный обожатель очаровательных актрис». Но отнюдь не критика буржуазных, развращенных нравов вызвала возмущение Католической церкви. Сцена, в которой Сильвия (Анита Экберг) плещется в фонтане, была воспринята ей как пародия на Второе пришествие Христа. «Еретический», «вредный» «декадентский» фильм был разнесен в пух и прах официальным рупором Ватикана, газетой «L’Osservatore Romano», и даже запрещен к прокату. Впрочем, в кинотетрах он все-таки появился, но чуть позже. Помогла смена правительства (правые проиграли), а запреты и критика не отпугнули зрителей, а, наоборот, послужили отличной рекламой.

Фестиваль сорвали

Мечтатели, 1968 год, Бернардо Бертолуччи

В мае 1968 Францию и Европу захлестнул бунт студентов. Трещали по швам старые буржуазные порядки, молодое поколение требовало глотка свободы, уничтожения старых иерархий, эмансипации женщин. За несколько лет до этого кинематографисты французской «новой волны» (Годар, Трюффо, Лелюш) начали самостоятельный бунт за авторскую свободу, как бы обратившись к старым киношникам: хватит снимать шаблонные, мещанские фильмы! Они не отражают реальных порядков и словно копируют друг друга. Так появились фильмы «На одном дыхании», «Любовники», «Четыреста ударов», «Мужское – женское» – совершенно непохожие на то, что снимали до этого. Большинство из них было снято на свои деньги.

Чтобы поддержать студентов, уже в разгар Каннского фестиваля-1968 Жан-Люк Годар, Франсуа Трюффо и Клод Лелюш созвали пресс-конференцию и заявили, что негоже, мол, пить коктейли и обсуждать фильмы на Лазурном берегу, когда в стране происходит такое. В тот же вечер в фестивальном дворце показывали фильм Карлоса Сауры «Мятное фраппе». Режиссеры-бунтовщики ворвались в зал и повисли на экранном занавесе, не давая тому раскрыться. На следующий день фестиваль пришлось закрыть. Молодежь «требовала невозможного», потому что они «были реалистами». И с этим нельзя было не считаться.

Привычка гудеть

«Мария Антуанетта», 2006 год, София Коппола

У каннской публики (среди которой нет обычных смертных, проход на фестиваль производится только по аккредитации) есть странный обычай – сопровождать некоторые фильмы громким «уууууууу». Причем с качеством фильма и его прокатной судьбой это, как правило, мало коррелирует. В 2006 году, например, такая участь неожиданно постигла «Марию Антуанетту» – постмодернисткое полотно Софии Копполы с Кирстен Данст в главной роли. В 2016 году то же самое с «Персональным покупателем» Оливье Ассайаса, главную роль в котором играет Кристен Стюарт – на секундочку, «французская милашка» и обладательница французской премии «Сезар», первая среди американок. Так что эта «привычка унижать» действительно странная. В списке пострадавших много культовых фильмов: «Бесславные ублюдки» и «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино, «Таксист» Мартина Скорсезе.

Антихрист и фашист

«Антихрист», 2009 год, Ларс фон Триер

Ларс фон Триер – большой любитель эпатажа: ни один его фильм без скандала не прошел. Привезенный в Канны «Антихрист» в этом плане – эталонный образец фонтриеровского произведения. Общий посыл у ленты максималистский и довольно прямолинейный: мир создал не Бог, а Дьявол. Фон Триер находился тогда в тяжелой депрессии, и для него эти съемки стали в какой-то степени терапией, актом экзорцизма. И тем не менее, половина зрителей и критиков возмущенно покинули зал на середине фильма, а клише «адвокат дьявола», такое очевидное в данном случае, прочно приклеилось к фон Триеру. Когда он через пару лет на пресс-конференции (посвященной выходу фильма «Меланхолия») заявил, что симпатизирует Гитлеру, обратную дорогу в нормальность и вовсе замело.

«Долгое время я считал себя евреем. И мне это нравилось. Но потом выяснилось, что мои предки были из Германии. Так что я нацист. Есть в этом что-то приятное. И я понимаю Гитлера. Он сделал много неправильного, войну вот развязал, но в общем и целом я его понимаю и немного ему симпатизирую».

Впрочем, скандал скандалом, а Шарлотта Генсбур (она работала в дуэте с Уильямом Дефо) награду за лучшую женскую роль получила.

Такая разная любовь

«Жизнь Адель», 2013 год, Абделлатиф Кешиш

66-й Каннский фестиваль отметил высшей наградой скандальный (особенно по меркам той эпохи) фильм «Жизнь Адель» (Blue is the warmest color). Председателем жюри был Стивен Спилберг, который решил наградить Гран-при сразу троих: режиссера Абделатифа Кешиша и исполнительниц главных ролей Лию Сейду и Адель Экзаркопулос. Они шли по красной дорожке как одна большая счастливая семья, благодарили друг друга за незабываемый опыт и радовались успеху фильма. Но прошло буквально три месяца, и обе актрисы назвали условия работы на площадке «невыносимыми». Сейду сказала, что чувствовала, что ею управляют и используют, как проститутку.

Публика скандализирована. Теперь уже не столько тематикой фильма (это-то чопорная Европа еще хоть как-то переварила), сколько слухами, которые ходят вокруг него. Кажется, режиссер и слышать не хотел о правах женщин. Его взгляд на женские однополые отношения так же плотояден, как взгляд любого пользователя PornHub, вбивающего соответствующий запрос. «Не перегнул ли Кешиш палку?» – задается вопросом журнал The New Yorker. Семиминутная постельная сцена с крупными планами и монтажом, недвусмысленно напоминающим техники «фильмов для взрослых», с натужными охами-вздохами одним видится откровением, другим – ненатуральной имитацией. Шел 2013 год, на площадке еще не было специального человека (intimacy coordinator), который отвечал бы за то, адекватно ли проходит съемка постельных сцен, комфортно ли актерам, готовы ли они часами заниматься оральным сексом с латексными муляжами.

Скандал 2013 года не прошел бесследно для карьеры Кешиша – следующий его трехчастный опус «Мектуб. Моя любовь» раскритиковали в пух и прах и, кажется, окончательно скинули режиссера с парохода современности. Киносообщество озаботилось установлением новых правил работы на площадке. Через три года на него обрушился #MeToo, и секс отныне – самая запротоколированная часть съемочного процесса. Модерация, информированное согласие и юридическое оформление – залог спокойствия режиссера и продюсера. Еще одна вещь, которую сейчас приходится переопределять кинематографу, – female gaze или «женский взгляд»: на киноэкране женщина должна ощущать себя желанной не через валидацию мужчины, а через здоровое и полноценное ощущение своей телесности и своих желаний. Как это воплотить? В корне изменить все: от сценариев до операторской работы – то есть всю индустрию.

И треснул мир напополам. Война с Netflix

2017 год – начало активной фазы войны киноиндустрии как мы привыкли ее видеть и стримингов – коммерческих платформ, которые стирают рамки между прокатом и домашним просмотром, лоббируют сокращение «театрального окна» и вообще ведут себя довольно нахально. В 2017 году Каннский фестиваль купил у платформы Netflix целых два фильма – «Истории семьи Мейровиц» (Ной Баумбах) и «Окчу» (Пон Джун-хо). Оба фильма потом вышли в американский прокат, но не во французский – что вызвало возмущение национальной федерации киноискусств Франции. Страна настолько консервативна в своем отношении к кинематографу, что «театральное окно», то есть период времени между выходом фильма в прокат и появлением на стримингах и носителях, законодательно был зафиксирован там на отметке 36 (!) месяцев. То есть три года. Так что теперь, если стриминговая платформа спонсирует фильм, который хочет приехать в Канны, он должен в обязательном порядке выйти в театральный прокат во Франции. Netflix на такой компромисс не пошел и просто перестал участвовать в фестивале, хотя до сих пор посылает туда своих агентов. Видимо, на разведку.