Магистр изящества

Привычный распорядок предполагает, что в трех столицах мира моды, того мира, где имя «Валентино» уже четыре десятка лет звучит как «Божественный Веспасиан Август», в его особняках в Риме, Лондоне и Нью-Йорке, в Версальском замке, в вилле на Капри, в швейцарском шале и на яхте даже в отсутствие хозяина еженедельно меняются простыни, вытряхиваются занавески и проглаживаются шторки над кроватью. При нем белье меняют ежедневно, а полог проглаживают дважды в день. Валентино спит только под пологом, где бы он ни спал. Еще одна причина избегать гостиниц.

— Если б я не хотел жить так, как я хочу, мог бы обойтись одной квартиркой. Вообще не иметь собственного жилья. Разъезжать по миру с дефиле на дефиле. Для меня это бессмыслица. Бродяжничество. Какой смысл иметь дом или яхту и не обустраивать их по своему вкусу? Если мне будет тут неудобно, я сразу продам лодку, не буду приезжать вовсе.

К счастью, хозяину тут очень даже удобно. И мопсам тоже — их отвели в загородку с кондиционером. Не знаю, какая температура установлена в мопсовнике, но в гостиной оказалось прохладно. Это соответствует режиму Валентино, который слово «потный» произносит как непристойный эпитет и предпочитает обходиться эвфемизмами.

— Леди никогда не бывает жарко. Элизабет играла Клеопатру на солнце, на раскаленном песке, тяжелые церемониальные одежды, и у нее не было проблем. Джеки... Джеки, когда приехала в Грецию, носила на праздниках туземные наряды, глухие, с плотной вышивкой — и не жаловалась. Разве кто-нибудь позволял себе выйти из дому без макияжа? А Дженифер Лопес на «Оскара» надевает платье от «Валентино», а потом какой-то паппараци фотографирует ее в старых джинсах и футболке — бежала налегке в магазин. Налегке! Как можно распускаться?

Сам он яхту отнюдь не считает поводом натянуть старье или даже дизайнерские джинсы. У него есть своя форма одежды: белые шелковые шорты в синюю полоску (чуть светлее оттенком, чем у команды). В них мэтр загорает на верхней палубе, добиваясь несравненного мандаринового оттенка кожи, что в сочетании с туго стянутым пучком волос и чуть раскосыми глазами придает ему загадочно-самурайский вид.

К счастью, Валентино из тех вельмож, для которых удобство гостя — дело чести. Восемь стюардов заняты не только проветриванием его каюты, проглаживанием полога и обслуживанием хозяина — с регулярностью хорошо налаженного механизма они возникают поблизости, предлагая напитки, а мерзнущим — «кашемир». Так на языке Валентино именуется свитер. Действительно, из кашемира, как и одеяла в каюте. Других, видимо, просто нет в природе.

К обеду положено переодеться. В рукавах мэтра матово поблескивают запонки с инициалом «G» вместо привычного лого «V». Такой же буквой мечены картонки со спичками. Не сразу сообразишь, что это в миру он Валентино, а у себя — господин Гаравани.

— Я люблю дизайн, люблю моду, но все-таки это работа. Она не должна подменять жизнь. Когда я дома, я хочу быть самим собой. Особенно на яхте. Вы заметили инициалы? T.M. The Blue One. Т и М — первые буквы имен моих родителей. Я назвал яхту в их честь, но так, чтобы не бросалось в глаза. Чтобы это было понятно в первую очередь мне самому. У меня были замечательные родители. Можете себе представить — в послевоенные годы мне шили обувь на заказ, разрешили не носить казенную форму. Я ни в чем не знал отказа.

Не это ли безотказное детство — залог успеха и умения наслаждаться жизнью?

— В сущности, я умею только три вещи: сочинять одежду, обустраивать дом и принимать гостей. Когда в Видевилле распускаются розы, я бросаю все и уезжаю хотя бы на два дня. На показе обходятся без меня. Это важнее: миллион роз в Видевилле под Версалем. Посмотрела бы мама...

Мы устраиваем праздник. Вот что я люблю больше всего. Продумывать детали, расписание, пригласительные билеты, кто где сядет, подробности меню. Обязательно привезут моцареллу из Неаполя — другую нельзя взять в рот. Греческий мед. Шоколад я ем только швейцарский, Christian Constant. Не забыть бы спросить, как с запасами на лодке.

Обстановка дома или яхты или большой прием — это похоже на дизайн. От меня исходит вдохновение, остальное зависит от исполнителей. Конечно, я не смог бы все сделать сам. За всем смотрит Майкл Келли — мой главный дворецкий. Но я был бы очень огорчен, если бы что-то не вышло.

Так и видишь: не дождавшийся моцареллы повар пронзает свою грудь шпагой, словно верный слуга короля-гурмана Людовика XIV. Хотя, по правде сказать, никто из многочисленного штата шести его домов и яхты не тяготится своей службой. Главный дворецкий Майкл Келли говорит, что работать на господина Гаравани — удовольствие, потому что в отличие от многих мультимиллионеров он не нагромождает недвижимость «чтоб было» — он осваивает каждую свою покупку, он живет и наслаждается ей. И люди получают удовольствие от хорошо сделанного дела. Пожалуй, другого такого и не сыскать, сокрушается Келли. Уходящая натура.

И о своей работе Валентино с ностальгической ноткой говорит: «...это уже почти прошлое». Ни таких клиентов, ни таких сотрудников, как у него, скоро не станет.

— Val's Gals — «девушки Вэла». Так назывался этот круг в Америке, когда Элизабет Тэйлор, а за ней Джеки Кеннеди — тогда еще она была «миссис Президент» — «открыли» мое ателье в Риме. Это стало понятием. Светские дамы, вечно молодые, подтянутые, в платьях от Валентино. Джеки выходила в моем платье замуж за Онассиса. И тут же еще сорок человек потребовали похожее платье. Они переносили срок свадеб — лишь бы невеста дождалась платья от Валентино. Все уже почти в прошлом. Я пережил грандж, ужасную эпоху, когда было модно одеваться безобразно. Безвкусица как признак вкуса! Сейчас даже некоторое оживление заметно, спрос есть. Но что сломалось, то сломано. Где теперь аристократия? Где Голливуд? Знаменитые актрисы — в джинсах! Меня это ранит.

И другие «девочки Вэла», его терпеливые сотрудницы, сорок лет просидевшие над вышивкой, — тоже уходящая натура. Их эмансипированные дочери найдут себе занятие полегче. А «Валентино» без вышивки — не «Валентино».

— Линии могут быть очень простые. Простое открытое платье, очень элегантное. Чистый белый цвет. И вышивка. Я люблю восточные мотивы, многое позаимствовал из Индии. Из России тоже. В прошлом году мы ездили всей компанией в Петербург. Это прекрасный город, поразительный. Может быть, я куплю там дворец. У меня пока нет дворца.

Но Москва для меня истинный источник вдохновения. Эти храмы, золотые купола, мозаики, словно из драгоценных камней. Я недавно показывал платье с вышивкой — собор Василия Блаженного. Еще многое можно найти в Москве.

Он, быть может, единственный в современном практичном веке человек, под чьими руками изобилие не становится избыточным. Хотя слово «роскошь» и его уже стало настораживать.

— Где вы видите роскошь? Это элегантность.

Да, на его яхте висят подлинники Пикассо. В лондонском особняке собрано старинное стекло и мейсенский фарфор. Версальский замок воспроизводит стиль XVII века, когда в нем проживала любовница Людовика, мадемуазель де Лавалльер. Вилла на Капри, на которую мало кого допускают, вполне вероятно, погружает его в еще более давнюю эпоху — начала Империи. Ведь он не итальянец — римлянин. Когда мода устремилась из прежней столицы в Милан, к фабричному, массовому производству, он один оставался в своем ателье в центре Рима — и все дороги вели к нему. Он делал и делает одежду для таких же людей, как он сам. Для тех, кто одевается, строит дом, обставляет яхту не ради самоутверждения, а ради самовыражения.

— Лишние украшения? Что значит, лишние? Что угодно может быть лишним, если окажется не к месту. Бисер, серебряные подвески, золотая нить — все хорошо, если кстати. Кружево, бахрома...

И бросив язвительный взгляд в сторону своего молодого ассистента, явившегося к обеду с не вполне просушенными волосами, как бы невзначай добавляет:

— Бахрома вполне хороша на мебели, на одежде. На сумках, аксессуарах. Но не на голове! Если бы мне нравилась бахрома на голове, я держал бы вместо мопсов болонок!

И что бы мы имели вместо модельного ряда «Оливер», названного в честь лучшего из мопсов? Боже избави!