Павлины, говоришь?

Сын бухгалтера из Ливерпуля, Фредерик Ричардс Лейланд с 13 лет сам зарабатывал свой хлеб. Отец умер, и семье были нужны деньги. В 1844 году благодаря настойчивости вдовы ее сына взяли в ученики в John Bibby and Sons, старейшую судоходную компанию города.

Через пять лет способный и целеустремленный молодой человек участвовал в создании новых пароходных линий в Средиземном море. Через 15 лет он станет одним из управляющих, еще два года спустя разрешит запутанный спор с корпорацией Birkenhead и сделается партнером. Наконец, в 1873 году мистер Лейланд выкупит доли бывших владельцев и окажется хозяином компании с флотом, насчитывавшим 25 судов. Он переименовал ее в Leyland Line и вышел на доходный рынок трансатлантических перевозок.

У этого расчетливого и наделенный даром предвидения предпринимателя были две страсти: женщины и искусство.

В то время новые состояния делались в основном в трех промышленных городах, в то же время являвшихся важными транспортными узлами: Манчестере, Ньюкасле и Ливерпуле. В первых двух из них обладатели «новых денег», стремясь к респектабельности, собирали полотна старых мастеров, прежде всего Веласкеса и Тициана. Ливерпульские же магнаты стали настоящим культурным феноменом. Их привлекало наиболее радикальное искусство того времени. Репутацию бунтарей в викторианской Англии снискали художники-прерафаэлиты. Они презирали салонную живопись и призывали искать высшую красоту в произведениях искусства Средневековья и раннего Возрождения, в ярких красках, максимальной правдивости и острых общественных темах. Ливерпульская академия живописи благоволила им и охотно принимала на выставки их работы, вызывавшие неприятие в Лондоне. Судоперевозчик Лейланд и мыловар лорд Левер заделались покровителями нового искусства и гордились своими знакомствами среди художников.

Хотя один из основателей новой живописной школы Данте Габриэль Россетти находил Фредерика Лейланда скучным, с ним коротко сошлись младший член братства прерафаэлитов Эдвард Берн Джонс и американец Джеймс Эббот Макнейл Уистлер.

В 1874 году прогрессивно мыслящий пароходный король захотел громко заявить о себе в лондонском свете. Пятью годами ранее Лейланд купил особняк в Найтсбридже по адресу Принc’с-Гейт, 49 и пригласил для перестройки интерьеров архитекторов Томаса Джекила и Ричарда Нормана Шоу. Ему требовалось место для разрастающейся коллекции живописи, скульптуры и изящных безделушек. Уистлера он попросил разработать цветовую схему для холла и парадной лестницы, а в апреле 1876 года поинтересовался его мнением относительно декора столовой. Там в окружении бело-синих китайских фарфоровых ваз и тарелок он планировал поместить картину Уистлера «Принцесса из страны фарфора». Согласно плану Джекила, в комнате с множеством полочек из ореха в японском стиле, предназначенных для демонстрации фарфоровых изделий эпохи Канси, простенки были заполнены тиснеными кожаными обоями, входившими в приданое первой жены Генриха VIII, а потолок украшен резными панелями в тюдоровском стиле, с которых свисали газовые светильники.

Уистлер остался недоволен художественным решением и предложил скорректировать колорит.

Он позвал Уолтера и Генри Гривза, бывших лодочников, ставших его подмастерьями и учениками. С легкомысленного позволения владельца особняка эти двое, как садовники из «Алисы в Стране чудес», принялись закрашивать пламенеющие геральдические розы на старинных обоях желтым цветом, чтобы они не диссонировали с колоритом картины Уистлера.

Дальше сюжет развивался в духе комедии положений. Лейланд был далеко, в Ливерпуле. Когда Джекил занемог, Уистлер оказался предоставлен самому себе. Последним штрихом должен был стать рисунок «голубой волны», который, как он сообщил Лейланду, художник хотел нанести на карниз и плинтус. Однако, понемногу войдя в раж, он полностью изменил облик злополучной комнаты. «Голубая волна» превратилась в павлиньи перья и растеклась по уникальной кордовской коже из приданого принцессы. Вся комната окрасилась в кобальтово-синий, появились изображения золотых павлинов.

Художник настолько гордился результатом, что принялся приглашать в особняк своих богемных друзей и даже прессу. Так продолжалось, пока Фрэнсис Лейланд, жена хозяина, не наведалась однажды в их дом в тот самый момент, когда Уистлер рассказывал посетителям про Павлинью комнату и на вопрос о том, что думает его покровитель, нахально ответил — мол, кого волнует мнение этих «парвеню». Трещину в отношениях мастера и заказчика углубило требование 1000 золотых гиней за непрошеную работу. Ответом стал чек на £1000, куда меньшую сумму, хотя Лейланд и это считал очень щедрым. Взбешенный Уистлер на прощание нарисовал на стене комнаты еще двух павлинов: один из них чахнет над россыпью серебра (явный намек на Лейланда), другой горделиво уходит (это, понятно, он сам).

На этом их ссора не закончилась. Уистлера поддержала… миссис Лейланд. Их начали видеть вместе. В письме от 17 июля 1877 года судовладелец угрожал публично выпороть художника, если он не будет держаться подальше от Фрэнсис. Это письмо не было единственным. Действуя в духе времени, Лейланд выкупил долги художника у кредиторов. Уистлер был объявлен банкротом и в отместку нарисовал на своего бывшего патрона карикатуру «Грязная роскошь», изобразив его в в виде павлина, играющего когтистыми лапами на рояле, уставленном денежными мешками. Лейланд, по-видимому, считал себя хорошим музыкантом, что делало насмешку особенно язвительной.

В 1879 году брак Лейланда распадается. У пароходовладельца родился сын от замужней любовницы, и Фрэнсис вынудила его развестись. Затем появляются на свет еще два ребенка от другой пассии любвеобильного бизнесмена. Он обзаводится с ней новым домом, но скоропостижно умирает. По завещанию семье Лейланда пришлось обеспечить мать внебрачных детей солидным доходом, а для этого — продать лондонский дом с Павлиньей комнатой. Новой владелице работа Уистлера настолько не нравилась, что она даже подумывала ее выбросить. В 1904 году на нее нашелся покупатель — Чарльз Ленг Фрир, промышленник из Детройта, выкупил обстановку Павлиньей комнаты за 10 тыс. гиней. Так она попала в США, где сегодня является частью музейных владений Смитсоновского института в Вашингтоне.

Ссора двух талантливых людей со сложными, «павлиньими» характерами осталась ярким эпизодом в истории искусства.