Идеальный шторм

Георгий Владимов в 1969 году написал роман без прикрас про жизнь советских рыбаков «Три минуты молчания». За его экранизацию с подачи продюсера Сергея Сельянова взялась команда создателей «Аритмии» — режиссер Борис Хлебников, сценарист Наталия Мещанинова и оператор Алишер Хамидходжаев. От колорита эпохи развитого социализма они отказались, перенесли действие в наше время, основной сюжет затенили, а фокус навели на историю двух модных молодых людей, которые решили понюхать (в самом прямом смысле, актеры до сих пор вспоминают, сколько им пришлось перечистить рыбы) суровой рабочей жизни и выложить видосики. А получились ледяные волны, каторжный труд на ржавом судне «Снегирь» среди работяг, которые для них как инопланетяне. И шторм с катастрофой, и пропасть между поколениями, и выбор уйти ли за грань добра и зла... Спойлерить не будем. Скажем лишь, что у фильма отличный актерский состав. В главных ролях снялись Александр Робак, Тимофей Трибунцев, Евгений Сытый, а парочку простых и молодых ребят замечательно сыграли Олег Савостюк и Макар Хлебников.

Честно говоря, материал про сложнейшие киносъемки — самый простой в номере. Участники событий взяли и сами все рассказали настолько подробно и увлеченно, что сложность была в одном — резать текст по живому, сокращая.

Сергей Сельянов: Когда мне позвонил Борис и сказал, что хочет сделать этот фильм, я немного вздрогнул, осознав, насколько это дорогой проект — все действие на море, существенная часть — это шторм, все это технологически очень сложно и очень дорого. Я испугался, но одновременно и обрадовался, мое намерение совпало с желанием Хлебникова и Мещаниновой — с самого начала было понято, что они это будут делать вместе.

Наталия Мещанинова, сценарист: Команды таких судов бывают разными — и по 200 человек, и с жесткой иерархией внутри. Мы расписывали такую раздолбайскую команду. Возможно, профессиональные моряки сказали бы нам, что так не бывает, и что они ходят в море работать работу. Но они сами не замечают за собой, что в каждой команде существует один изгой, один придурок, один — лидер, который пользуется уважением и так далее. Это подметила и документалист Зака Абдрахманова, которая ходила в 10-дневный рейс добывать для нас материал. Нам было важно узнать, как устроена ловля рыбы, что такое шкерка, надо было точно представлять пространство корабля, увидеть своими глазами рабочие процессы. И вот Зака подметила, что в той команде был один матрос, которого все дразнили. Это было не так жестко, как у нас в фильме, не так трагично, но драматургия требует от нас рассказа внятного и яркого. И мы стали думать, а что, если в этот коллектив, где совсем не сливки общества собрались, попадает московский хипстер; попадает просто по фану туда, где опасно, где люди зарабатывают тяжелым трудом. Этот конфликт показался нам любопытным в нашей истории.

Сергей Сельянов: Сложно было даже найти корабль. Решение этой задачи заняло год, потому что рыбная ловля — это бизнес. И никому неохота, даже за серьезные деньги, отдавать свой корабль в пользование съемочной группы. И дело не только в деньгах. Корабли эти не очень большие и они совершенно не предназначены для съемок фильмов — там команда, техника безопасности, это все крайне непросто. Поэтому мы построили огромный гимбл — сложнейшее инженерное сооружение, чтобы имитировать шторм в павильоне, но при этом добиться художественной правды.

Олег Савостюк: Мне посчастливилось пройти с группой весь съемочной период — из 50 смен у меня было 42. Это было нечто невероятно грандиозное — масштаб съемок высочайшего американского уровня. Наши потрясающие художники построили декорации, которые идеально повторяли настоящий корабль. В первую же смену мы снимали сцену, когда Максим с Никитой впервые заходят в свою каюту. Режиссер традиционно разбил тарелку и говорит: «Сейчас будет сцена, как вы впервые заходите в свою каюту, смотрите, где вы оказались и где вы будете жить в ближайшие несколько недель». Я жду репетиции, чтобы зайти, осмотреться, договориться, кто куда встанет и сядет. И тут Борис говорит: «мотор, камера, начали». Мы с Макаром открываем дверь, и впервые видим это помещение, впервые заходим, рассматриваем эту каюту, включаем лампочки, стелим кровати, достаем свои вещи. Мы это очень живо сделали, потому что все было по-настоящему.

В декорации мы прожили полтора месяца, а потом приехали в Мурманск и зашли на борт настоящего «Снегиря», и тут я понял, что все там уже знаю — где находится туалет, рубка, моя каюта, где, что и как открывается. Настолько круто была построена наша декорация — даже наш консультант ее хвалил — бывалый моряк он не мог поверить, как художники смогли один в один воспроизвести настоящее судно.

Макар Хлебников: У нас было пять или шесть выходов в море. Никогда не думал, что на корабле во время качки я буду есть по пять раз в день. Это необходимо. Так организм восстанавливается быстрее. В первые дни на корабле состояние, похожее на дикое похмелье — ты ничего не соображаешь, только постоянно ешь. Потом у нас были учения - как не упасть в океан и как не разбиться на корабле. Этот инструктаж добавил документальности нашему существованию в кадре. Все были увлечены — и Трибунцев, и Робак — не каждый день попадаешь на настоящее рыболовецкое судно.

Александр Робак: Мы снимали на судне «Кепромар», это рыболовный корабль. И с нами была команда ребят, которые ходят в плаванье за рыбой. Слаженная команда. Там нет случайных людей. Это ведь очень командная история — работа невероятно тяжелая и очень опасная. История в фильме частично про это — насколько жизнь и смерть находятся рядышком. Любое неправильное движение, и — нет человека. Когда мы зашли на корабль, то в первый-второй день четверть группы себе что-то разбили — кто лоб, кто ухо, кто руку. К тому же нас еще и штормило — в один из дней до 6 баллов шторм был в открытом море. Всех подбрасывает и укачивает, и ты передвигаешься, хватаясь за все, что под руку попадет, чтобы держать равновесие. Бывалые, конечно, ходят враскачку. Мы тоже пытались это изобразить, но в результате все себе поразбивали.

Члены экипажа нашего корабля читали сценарий и были нашими главными консультантами. Помимо тех официальных консультантов, которые работали на картине. Но все отметили, что в нашей истории нет никакого вранья, все достоверно, досконально изучено. Экипаж нам очень помогал — каждое действие они нам показывали: как тралить, как вытаскивать трал, как команды давать, как можно стоять, как нельзя.... Потом-то мы уже все стали бывалыми, а поначалу нас всему учили.

Декорации были сделаны невероятно круто. Удивительный художник Оля Хлебникова сделала все настолько достоверным, что у нас было полное ощущение, что мы на настоящем корабле. Оказавшись на настоящем, я подумал, что в декорации было даже живее. Все детали были абсолютно идентичными. Сектора каждого объекта закреплялись на гимблах, оттого декорация постоянно находилась в движении — все, как в открытом море.

Борис Хлебников: Самым сложным было создание уникальной инженерной конструкции для съемок шторма. Огромной командой мы долго думали и не понимали, как сделать шторм. В результате построили огромный шатер из хромакея в несколько тысяч квадратных метров, внутри него — нос корабля с рубкой в натуральную величину. Эту конструкцию поставили на гимбл, и гимбл раскачивал корабль. Плюс у нас работали 4 водосброса, которые с 12-метровой высоты могли сбрасывать воду на людей — по 4 тонны каждый, плюс водяные пушки, дождевые установки, ветродуи. Всем этим надо было управлять так, чтобы не убить артистов. Это была уникальная инженерная операция, аналогов которой в России мы найти не смогли. В Голливуде такое делалось многократно, но с другими бюджетами и другими возможностями, нам пришлось все придумать по-новому.

Александр Робак: Я смотрел фильм о фильме «Титаник» — мне кажется, что у них все было как-то проще. У нас же было построено полкорабля в полный размер, эти десятки тонн конструкций тоже стояли на гимблах. На этом корабле было еще несколько десятков человек и всякого оборудования — и светового, и насос, и ветродуй, и так далее. Все это тоже было на гимблах, то есть все было в движении. Основное — это вода. В фильме — двадцать минут шторма. Чтобы его снять, были использованы и водометы, и водные пушки, и водосливы. И это все было выведено на пульт. Потому что движение воды не может быть хаотичным — каждая реплика, каждый поворот героев на реплику, должны были сопровождаться где-то средней волной, где-то волной, сбивающей с ног, после которой мы должны были кубарем лететь. То есть это должны были быть волны на полтонны, на тонну, на две тонны. Количество сбрасываемой воды регулировалось на пульте. И человек, который этим пультом управлял, понимал, что именно он должен нажать — здесь вода должна пойти со слива, она будет идти две секунды, и вот к этой реплике волна должна ударить с другой стороны.

Олег Савостюк: На нас надели желтые гидрокостюмы и запустили нас на палубу. Наш главный каскадер Макс Яковлев показывал нам, как там существовать, чтобы не убиться, потому что там все деревянное, металлическое, тяжелое, опасное. Мы посмотрели на плейбеке, как ребята прыгают, и подумали: «да че там сложного?». Робак первым побежал на палубу, сказав: «Я все понял», за ним Тима Трибунцев и вся команда. И тут включили огромные ветродуи, от которых сносило с палубы, а потом пошла вода. Первые несколько дублей в нас пуляли теплой водичкой. Но все равно — когда в тебя с 12 метров летит несколько тонн воды, остается только держаться, и мы в какой-то момент поняли, что там нечего играть, надо просто запомнить композицию, как передвигаться, а в остальном вода играет за тебя, она тебя сшибает и ты все непроизвольно играешь. А когда с третьего дубля вода пошла ледяная, мы почувствовали себя в море.

Александр Робак: Вода была холодная, градусов 8, наверное. После каждого дубля мы уходили греться на улицу, где было +35. А потом снова под ледяную волну. А помимо водных конструкций, у нас работали ветродуи, а еще ливневая установка, и мы должны были играть в этом водном хаосе из волн, дождя, пыли на качающемся корабле — условия были очень суровыми, но они помогали актерам играть достоверно. Все это гудело, издавало рев и громыхало так, что, находясь рядом, мы кричали, срывая горло, но не слышали друг друга вообще. Я понимал, что персонаж Тимофея Трибунцева сказал реплику только по какому-то жесту. Он поправлял кепку, я понимал, что сейчас моя реплика. Команды «начали» и «стоп» сопровождались специальной пищалкой, которую фанаты используют на футбольных матчах. У нас были разработаны свои сигналы, своя азбука Морзе, которую понимала вся группа и актеры. И потом, конечно, было Баренцево море и месяц съемок в Баренцевом море, уже на всех ветрах, волнах, штормах. Вся эта северная природа. Это было невероятно интересно.

Олег Савостюк: Первый раз, когда мы еще репетировали с каскадерами, я упал, а потом открыл глаза и увидел, что мимо меня пролетает человек, я подумал — вот каскадеры творят чудеса, а оказалось, что это Олег Каменщиков, которого потоком воды снесло и он пролетел несколько метров. Каждый дубль мы снимали по 3-5 минут. Постоянная вода, холод, это все очень много энергии забирает. Но и эмоций много дает.

Борис Хлебников: Все внутренности корабля — рубка капитана, каюты, кают-компании — это одна декорация, нос корабля в шторм — это другая декорация, корму корабля и сцену ловли рыбы мы снимали вживую в открытом море. Рыба — это реквизит. Ловить рыбу по-настоящему было невозможно, потому что существуют квоты на вылов и множество разных ограничений. Поэтому мы пользовались искусственной рыбой — ее нам шили зеки из Петербурга, а мы делали принт. Но все же было куплено 50 тонн замороженной рыбы, которую мы размораживали и засовывали в сети. По 10 тонн в день.

А второй важной задачей было сделать так, чтобы за этими технологиями и спецэффектами у нас получилось кино про людей. В фильме ведь есть большие части до шторма, и после него. И важно было, чтобы шторм не выделялся, как отдельное кино. Проблема в том, что когда ты сталкиваешься со спецэффектами, ты можешь снимать только в строгих рамках, и нам надо было придумать, как в сценах шторма остаться в тех же рамках, что и в начале картины — то есть, чтобы камера двигалась, чтобы артисты могли играть длинные сцены — вот это был для меня совершенно новый опыт.

Михаил Кремер: Я хорошо знаю, что такое шторм. В своем первом рейсе я попал в шторм в первые же дни. Мы начали выходить из Владивостока в Охотское море и попали в шторм баллов 7, к этому моменту все были уже пьяные. И у нас было все точно также, как в фильме показано, — все валится, никто ничего не закрепил, и даже страха не чувствуешь, потому что нетрезв. На съемках шторма мы веселились как дети. Но выкладывались все на полную мощность. Орали так, что голос все потеряли. По 12 тонн воды обрушивалось на нас по нескольку раз в день, корабль качался, и так больше недели. Но все идеально работало, никаких запинок. И получилось все очень кайфово. Консультантом фильма был действующий помощник капитана рыболовецкого траулера из Владивостока. Оказалось, что мы друг друга знаем хорошо. Но и у меня ребята что-то периодически спрашивали — как говорят моряки, как не говорят. Я говорил, что рыболовецкое судно — это не корабль, это пароход.

Макар Хлебников: Всегда страшно идти туда, где страшно. Но на площадке не было какой-то тревожной серьезности. Все шутили, смеялись. Никто не напускал на себя важность, мол «мы тут снимаем серьезное кино». А это было более, чем серьезно. Сцены шторма, где были задействованы мощные инженерные конструкции, раскачивающие корабль, водосбросы, которые обрушивали на актеров тонны воды, ветродуи, которые создавали порывы ветра. Актеров сметало с палубы, они падали. К сожалению, мой герой в этих сценах не участвовал, так что я все самое интересное пропустил. Зато мне досталась сцена с зубаткой. Хорошо, что она была аниматиком, настоящая съела бы мне ногу, ведь живая зубатка — это настоящий монстр. В этой сцене герой Тимофея Трибунцева решает надо мной поглумиться и устраивает мне типа «посвящение в рыбаки». Зубатку ввинтили в центр душевой комнаты, внизу установили рычаги управления. Она двигалась из стороны в сторону, била меня хвостом и всем туловищем, и даже иногда кусала. В первых дублях мне реально было страшно. Но это была одна из самых интересных сцен.